Книга Агриков меч - Сергей Фомичёв

— Ты же знаешь, нам до ваших людских распрей дела особого нет. Но если подумать, может и пора бы уже полыхнуть, а, чародей? Истает племя лесное, если всё время по глухим местам хорониться будет.

Знала владычица лесная, как его за живое поддеть. Знала и пользовалась.

— Всему своё время, — сказал чародей. — Раньше надо было огонь разводить, когда чужаки появились только в наших лесах. Когда с дружинами пришли порядки свои устраивать. Но тогда один Соловей с малым отрядом поднялся. Остальные выжидали. Скворец вон надеялся за стенами отсидеться. Не помогли ему стены. И овды как всегда в стороне остались. А теперь что ж суетиться? Теперь поздно. Теперь иной подход нужен. В прошлом искать врага, за спину оглядываться глупо. Не назад нужно смотреть, вперёд, в будущее. Русские уже укоренились и никуда не уйдут отсюда. Да и орда степная лесу не угроза. Нечего ей в лесах-то искать, простор не тот. Так что сообща жить предстоит и с теми, и с этими. И враг, скорее всего у нас общий будет. Вот тогда-то и стоило бы огонь подносить.

— А может пришло и это время? — Эрвела вновь шмыгнула носом.

— Я бы почувствовал, — не очень уверенно сказал чародей.

— Ну, положим, политику ты всегда плохо чувствовал. А тут никакого колдовства, чистые интриги. А вот Сказочник вполне мог разобраться, понять. Он хоть и в лесу жил всё время, а в страстях людских побольше твоего разбрался.

— Последняя у меня надежда на Дедушку оставалась, — вздохнул Сокол. — Последняя стрела в колчане. Не вовремя он ушёл. Боюсь, даром пропадёт выстрел. А того хуже — кровавая каша заварится. Истребят наши народы друг друга, общему врагу на радость.

— Ну, уж не поверю, будто ничего про запас ты не приберёг, — засмеялась овда. — Дедушка, конечно, большая сила, ничего не скажу, да только ты ведь всех лошадей в один табун не сбиваешь. Думаешь, не знаю, что ты с белым священником на севере искал?

— С Каликой-то? — уточнил Сокол. — Это что же, лошадки тебе нашептали? Да было дело ходили с ним, искали врата. Он свои, конечно, а я свои, хотя кто его знает, может одни они для всех врата-то, только пути разные к ним ведут.

Сокол помолчал, потом продолжил.

— Только видишь ли, Врата — это последнее средство. Край. Бездна. Всё равно, что ножом себя по горлу полоснуть. Если выхода не останется, тогда конечно, можно и по горлу, но я бы и под этой луной ещё поборолся.

— Хороший ты собеседник, Сокол, — сказала Эрвела. — Как с тобой побеседуешь, так и жизнь новыми красками заиграет. Умеешь приободрить девушку. Жаль встречаемся редко.

— Потому и редко, что ты всякий вопрос на смех изводишь.

— Не сердись чародей, — улыбнулась овда. — Поищем Сказочника твоего. Поспрашиваем сестёр, с лошадками пошепчемся. Как что узнаем, кинем тебе весточку.

Она подумала и убрала улыбку.

— А если желаешь серьёзного разговора, изволь. Меня во всём этом другая сторона беспокоит. Куда и зачем ушёл Дедушка любопытно, конечно, но на нём многие защитные чары наши держались. Вот с чего разговор начинать надо было.

Вот об этом Сокол и не подумал. Защита мещёрского края его меньше беспокоила. И ставили её чародеи и колдуны без него. Далеко он тогда был. Потому и не подумал сразу. А подумать следовало.

Когда на мещёрский лад шалаш ставят, три жерди скрепляют верхушками и уж на них наваливают всё остальное. Можно и больше жердей брать, но три обязательно. Одну из них убери — рухнет шалаш. Но не сразу рухнет. Веточки незначительные цепляются друг за друга, держат сооружение. Простоит шалаш до первого сильного ветра или дождя проливного. Тогда и осядет, сложится в кучку хвороста. Огонь поднеси и сгорит.

Так и защита мещёрская была устроена. Разные силы в её возведении участие приняли. Как только чужая воля накатила, захлестнула лесные народы, всем миром взялись за дело. Ставили обереги, тропки тайные от чужих глаз скрывали, пути путали, священные рощи и селения прятали. Злой умысел не мог проникнуть в леса заповедные. По рекам, по дорогам проезжим многие из врагов ходили, да только вглубь заглянуть не могли. Просто не видели. Лес он и есть лес. И повелитель мёртвых Кугурак и овды и чародеи постарались. Словно жерди держали их заклинания на себе щит. А убери одну из опор, ослабнет всё остальное. Сустай такой жердью являлся. Одной из основ. Ушёл он. И значит, теперь только на веточках малых всё держится. Веточки в этом иносказании — обычные люди. Они обладают волей, но их воля слаба. А ветер, что готов разметать защиту наделён мощью невиданной.

— Вот видишь, и ты меня приободрить сумела, — усмехнулся Сокол, поднимаясь.

Глава третья

Княжна

За одно лето Муром восстал из пепла. Долго дожидались князья удобного часа, долго в сельском острожке отсиживались, который только из уважения к князьям Муромом называли. И вот, наконец, дождались. Не все дождались, правда, Василий Ярославович помер пять лет назад, брату Юрию завещал прежний Муром отстроить.

Пришло время. Стихла волна набегов, ослабли старые враги, а новые пока только силу набирают. Самая удобная пора, чтобы земли в порядок привести, власть укрепить, славу утраченную вернуть. В таком деле угадать со временем главное. Узок отмерен судьбой час. Раньше выступишь — на кулак нарвёшься, последнее растеряешь; промедлишь — навсегда опоздаешь, а итог тот же. Растащат по клочкам страну, перемежуют. Желающих много. И потому, когда час пробил, решительно действовать надо, быстро, нагло даже. Юрий Ярославич действовал. Весной ещё лес на старом пепелище шумел, а к концу лета уже город стоит.

Не принято у православных на могилах селиться, но шесть десятков лет прошло после сожжения города ордынцами. Угли размыло дождями, пепел разнесло ветром, а кости никем не похороненных защитников и горожан давно растащили звери. Местность сперва травой поросла, кустом, потом молодыми деревьями, которые как раз подросли, и люди теперь рубили лесок на брёвна, жерди и прочие надобности, восстанавливая хозяйство.

Над Окой возвышался свежесрубленный кремль, ещё не обмазанный, как положено, глиной, с не засыпанными землёй простенками, ещё не крепость, намётки. Его ставили в первую очередь, а, поставив, старались до наступления зимы отстроить и посад, и пристани, и торг. Но больше чем холодов опасались врага, а потому углубляли и укрепляли дёрном и камнем рвы, устраивали мосты через них, надстраивали башни.

Кругом лежали щепки, стружка, ободранная с бревен кора, хвоя, мелкие ветки. Обычно у людей всё шло в дело и каждой щепке применение находилось, где на растопку, где болотистую землицу засыпать, но сейчас мусор не успевали подбирать, так круто взялись за дело князья и их строители. Уже просматривались очертания княжеских палат и двора, будущих улиц и торговых рядов, совершались первые службы в новенькой церкви Благовещенья, а кое-где у особенно расторопных людей уже поднимался над домами уютный дымок.

Каждый день прирастал Муром жителями, каждый день приходили новые люди. По зову князей и сами собой. Кто поодиночке, а кто целыми семьями и даже деревнями. Одни подходили из окрестных селений, решив бросить убогую жизнь землепашца, другие возвращались из-за Оки, из мордовских и мещёрских лесов, где в своё время их предки укрылись от частых набегов орды. Прослышав о возобновлении Мурома, из соседних земель прибывали переселенцы на лодках и кораблях сверху и снизу. Кто-то стремился на землю отцов и дедов, кто-то искал удачи, кто-то надеялся начать на новом месте торговлю или ремесло, пришедшие в упадок в соседних княжествах. Мелькали среди доброго народа и явно разбойничьи рожи, но по рожам никто сейчас людей не судил. Рабочих рук не хватало, и князья принимали всех. Особо на сей счёт распорядились — на рожи, мол, не смотреть. Страна могла, в конце концов, обойтись и без высоких стен, но без людей обойтись не получится. Люди и есть страна.